Коло Жизни. Бесперечь. Том 1 - Страница 97


К оглавлению

97

Есислава незамедлительно привстав с ног, испрямила их в коленках и свесила со скамьи, оперев стопы, обутые в кожаные калишки на пухлую, тканевую подуху. Нянька прикрыла ножки девочки платком, подоткнула ей под спину две махунечкие подушки и поклонившись, направилась по дорожке ко дворцу, на ходу повелев Туряку, приглядывать за божеством, и единожды не мешать ее беседе.

– Ну, что? – девочка после вчерашней встречи отрока не видела, поелику как ей пояснил Таислав, его мыли, лечили, кормили. – Ты поел? – вопросила она, не скрывая своего беспокойства. – Тебя никто не обидел?

– Нет… благодарю, – едва слышно ответил Лихарь. Он нежданно резко сорвал с головы матерчатую шапку, горделиво огладив и показав лысину юнице, поспрашал, – красиво? – Вне сомнений ноне он был доволен и тем, что попал в это поместье и днесь так разнился с воспитанниками жреческих домов.

– Не-а… не красиво. Чего ж красивого, коли ты лысый? – пожимая плечами, отозвалась Еси, и мотнула головой на табурет няни, предлагая мальчику присесть. – У тебя были красивые волосы, пшеничные… только очень грязные. Радей сказал полные вшей… А, где ты интересно вшей подхватил? Ты же из воспитательного дома шел, там не может быть грязи и вшей.

– Да я оттуда убежал уже давно, – пояснил Лихарь, присаживаясь на предложенный табурет, и сдвинул его малость в бок, чтоб оказаться как раз напротив девочки. – Сначала жил с бродяжками, что селятся в прошлецких местах Похвыстовских гор. А после, когда туда нагрянули жрецы и наратники, так как там началась какая-то болезнь, убежал. Еще немного пожил в поселение жреческом, а посем решил идти к Белому морю искать мать и отца.

– Вот ты враля, – брезгливо отметила Еси и скривила личико, будучи честной девочкой и не принимая, как таковую ложь. – То по первому вольным ветром хочешь быть, то моряком… теперь и вовсе, оказывается, шел к морю, чтоб найти мать и отца… Ты уж Лихарь сказывай одно… Потому что когда Ксай приедет и пожелает тебя увидеть, он вельми станет гневаться, ежели ты при нем будешь придумывать… Ксай не любит всяких вралей, весьма с ними строг… И незамедлительно отправит тебя в воспитательный дом и мне вряд ли удастся тогда за тебя вступиться.

– Да я так… эвонто сказал, – тотчас откликнулся отрок, и пронзительно хрюкнув носом, придал своему лицу страдальческое выражение, верно на это он был большой мастак. – Чтоб жалостливее было, потому как у меня нет ни отца, ни матери…

– Я знаю, что ты сирота, – перебивая мальца, молвила Есислава и несколько раз сжала в кулачки ручки, пристроенные на коленях. – Ведь в воспитательных домах живут дети у которых или нет родителей или не стало, ибо отец и мать желая, чтобы дитя несло на себе печать жреца, отказываясь от него, сдают их туда.

– У тебя, что руки болят? – вопросил Лихарь, явственно не желая говорить о том, что было для него, несомненно, достаточно болезненным.

Еси мгновенно сие не желание ощутила и перевела взор с лица мальца, на сжатые в кулачках руки. Она еще малость медлила, потом неторопко поднялась на ноги, скинув вниз платок, да сойдя с подушки, негромко пояснила:

– Нет… не болят… Просто у меня иногда пальцы крутит корча, оттого мы теперь и живем в «Рябых скалах», а не в Лесных Полянах… А сегодня утром наново свело не только на ногах, но и на руках… и хотя Довол… Довол это кудесник, Ксай сказал, самый лучший в центральной части Дари, мне их растер, они продолжают ныть… вроде сызнова хотят заболеть.

Есинька неспешно направилась по дорожке, и Лихарь немедля вскочив с табурета, последовал за ней. Пройдясь вперед по дорожке, отроковица остановилась подле похожей по форме на сердечко клумбе густо поросшей золотисто-желтым, оранжевым, белым и даже красным горицветом, и, замерев обок нее, загляделась на столь яркую поросль цвета, не скрывая грусти в голосе сказав:

– А все потому пальчики крутят, что мне приснился страшный сон… а Ксая рядом не было.

– Вы знаете, – молвил Лихарь, желая отвлечь божество от тоски, и подтер свой резко увлажнившийся нос рукавом рубахи. – Этот цветок… лютик… горицвет, очень мощный по силе цвет… Он отпугивает нечистую силу… всяких там демонов, бесов, призраков. Ежели его держать при себе, он не даст лярве обладать твоей душой и телом.

Есинька звонко засмеялась и от той задорной радости отвлеклась от нытья пальчиков, перестав их сжимать в кулачки. Она резко повернула в сторону мальца голову, обдала его насмешливым взором, словно видела пред собой неразумное дитя и вельми властно, как и полагалось по ее статусу… не столько, судя по всему человеческому, сколько божественному, молвила:

– А ты, что Лихарь считаешь, что демонам и бесам более не чем заняться, лишь тока гоняться за телом и душой человека… мечтая об одном, совратить его с пути Правды… на путь Кривды? Нешто думаешь это им надобно… Да коль ты хороший человек так и душа у тебя сияет, как солнышко и никто не тронет тебя своей рукой, никто не сумеет запачкать… совратить. А коли ты сам дрянь… Душа у тебя точно потухший каменный осколок… На-те вам берите, берите… Да только брать не кому, або не зачем. Ведь никому не нужен такой отколомышек.

Глава двадцать пятая

Отбыв от своей любимой Есиньки, Липоксай Ягы очень тревожился, так как понимал, девочка, столь сильно привязанная к нему, непременно, станет тосковать. Она станет волноваться и как следствие того, милые, родненькие, таковые тонкие ее перста будет крутить корча. Одначе, нарушить повеление Бога, он не смел. Теперь Липоксай Ягы был уверен, что этот Бог… Бог который повелел направить в Африкию корабли на постройку поселения и который ноне указал лететь в Овруческую волость был некто иной как Стынь, младший сын Бога Першего. Это был темный Бог, как считали дарицы. Зиждитель ведущий противоборство с Расами, злой и холодный. В его голосе чувствовалась властность и стылость, и, чудилось, вообще ему не присуща теплота, чувственность и любовь. Хотя Есинька, любимая вещуном девочка, сказывала иначе… Не только вменяя этому Богу чувство любви, тепла, но и нежности. И почему-то старший жрец больше доверял Еси, оная не просто была ему дорога, но и обладала чем-то таким… недоступным для понимания. Тем, что неизменно приводило его в трепет, стоило лишь к ней прикоснуться.

97